Среди скорбящих выделялся Юрий Стоянов, чье имя неразрывно связано с историей советского и российского кинематографа. Его слова, обращенные к собравшимся, проникли в самое сердце каждого присутствующего, стали настоящим лейтмотивом траурной церемонии.
Стоянов, человек, сам проживший долгую и насыщенную жизнь, полную творческих взлетов и личных переживаний, с глубоким пониманием и сочувствием говорил о невосполнимой утрате. Он не просто констатировал факт смерти, а тонко и философски подошёл к вопросу о жизни и смерти.
Его фраза о детях Евгении Добровольской как о продолжении ее жизни стала ключом к пониманию глубины его скорби.
Дети, как отражение родительской любви, талантов, характера, — они несут в себе частичку той, кого уже нет рядом. И это продолжение жизни — надежды, наследство, память, которая сохранится в детишках Евгении в виде привычек, поступков, даже в интонациях голоса.
Стоянов, мастерски владеющий словом, подчеркнул этот аспект с необыкновенной тактиком и тонкостью.
Его гениальная импровизация с жестом, указующим на свое сердце, после слов: "Здесь, в гробе, находится тело. Сама Женя здесь," — была пронизана глубоким смыслом.
Он не просто отделил физическую оболочку от сущности человека, а продемонстрировал вечность души, ее жизненную энергию, которая продолжает существовать в памяти близких, в их сердцах, в продолжении родов.
В этом жесте скрывалась и глубокая вера в то, что любовь и память сильнее смерти. Если бы траурный этикет позволял проявление сильных эмоций в форме оваций, зал бы взорвался аплодисментами. Ведь слова Юрия Стоянова были не просто речью, а истинным шедевром импровизации, пропитанной глубокой эмоциональностью и остроумной философией бытия.
Прощание с Евгенией Добровольской стало не просто траурным мероприятием, а настоящим лекарством для души, благодаря таким запоминающимся словам как слова Юрия Стоянова.